Растут ли волосы у покойника? Мифы современной науки - Эрнст Фишер

Многообразие религиозного опыта

Уже в первой лекции Джеймс высказывается о соотношении «религии и неврологии» – тема, которую сегодня заново раскрывают исследователи мозга, стремясь где-нибудь в извилинах мозга обнаружить Бога. Джеймс представляет медико-материалистические усилия современников, направленные на то, чтобы свести религиозные чувства к органическим процессам, быть может, с болезненными явлениями (например, приступами эпилепсии), для того чтобы четко продемонстрировать, что они не имеют к этому никакого отношения и что надо быть готовыми к тому, «чтобы оценивать религиозную жизнь исключительно по ее плодам». Разумеется, существует «неврологический темперамент» людей, благодаря которому возможна их восприимчивость «наитий из высокой сферы», но тогда с темой религии в неврологии придется «распрощаться».

То, что современная неврология не последовала совету Джеймса (или вообще не приняла его к сведению), указывает на странную изменчивость – своего рода принцип взаимного дополнения Инь и Ян. Наука оставляет Богу мало места в обществе и в его поисках решений, которые приобретают все более рациональный характер и передаются на усмотрение экспертов. Но Бог и религиозные мотивы одновременно широко проявляются в рамках научного исследования. Все так, как и предсказывал более 100 лет назад Джеймс, сказав, что наши прадеды представляли себе Бога, «который создает природу для удовлетворения наших частных человеческих потребностей», а «Бог, которого могла бы признать современная наука, должен быть Богом всеобщих законов, Богом, творящим только дела вселенской важности и не имеющим никакого отношения к частному и индивидуальному».

Это абсолютно справедливо, например, в отношении Альберта Эйнштейна, недвусмысленно признававшего существование Бога, который проявляет себя в гармонии Вселенной, открывающейся нам в форме законов. Эйнштейн называл себя сторонником «космической религии» и говорил, что не может представить себе Бога, который вмешивается в личную жизнь человека или заметно проявляется в ней. Здесь следует заметить, что большой популярностью великий физик обязан скорее своим высказываниям о Боге, а не своим взглядам на природу пространства и времени. То же самое можно сказать и о вышеупомянутом Стивене Хокинге, который прославился не потому, что владеет Вселенной средствами математики, а потому, что развивает свою теорию о Боге.

Возврат Бога в науку мира, свободного от влияния Церкви, наглядно демонстрирует эволюционная биология – многие ее представители, невзирая ни на что, настоятельно предлагают доверить происхождение человека разумному замыслу, вместо того чтобы озираться на естественные процессы, источником которых могут быть наша Вселенная и наш род. Действительно, совсем недавно журнал Newsweek объявил: «Естествоиспытатели открыли Бога». Правда, непонятно, что имеется в виду – открыли ли они его в себе или во Вселенной? Однако результаты опроса показали, что религиозная вера ученых XX века не изменилась. На заднем плане их исследований всегда маячит высказывание лауреата Нобелевской премии в области физики англичанина Джорджа Томсона: «По всей вероятности, каждый ученый поверил бы в сотворение мира, если бы много лет назад в Библии, к несчастью, не было бы об этом сказано и если бы эту мысль не стали считать старомодной».

Идея об эволюции

В то время как физики снова приводят Бога в качестве аргумента, кажется, что некоторые биологи совсем хотят его изгнать. При этом они, пожалуй, видят себя – даже если и безосновательно – продолжателями традиции Чарлза Дарвина, который теорией естественного отбора придал эволюции вполне светское толкование. Это означает, что Дарвин, рассказывая историю жизни, пытается объяснить многообразие живого только причинной последовательностью. В научных кругах его успех создал впечатление, что эту программу причинности можно реализовывать, и вполне успешно, везде. Однако это не так, как показала теория квантовой механики еще во времена Веймарской республики. С помощью причинности нельзя даже объяснить устойчивость атомов; для понимания существующего мира скорее потребуются другие факторы (например, форма или состояние атома). Правда, несмотря на все это, даже специалисты сегодня игнорируют недостаточность классической причинности.

Начиная с Дарвина, случайное оставляет значительные следы в биологической картине мира, прежде всего, когда индивидуально непредвиденное в форме мутаций в генах приводит к изменениям, а они в свою очередь принимают вызов естественного видового отбора в борьбе за жизнь. Так представляет себе ныне эволюцию биологическая наука. Для нее все возникает в процессе изменений из случая и необходимости. Именно так, «Случай и необходимость», и называется вышедшая в 1970 году и ставшая знаменитой книга лауреата Нобелевской премии француза Жака Моно. При этом он многое упустил из виду, например тот факт, что эволюция, по теории его соотечественника Жана Батиста Ламарка, была пропитана не отрицанием религии, а надеждой и доверием к Богу.

Ламарк занимался ископаемыми остатками, и у него была возможность проводить сравнения видов более чем у кого-либо другого. При этом ему буквально навязывали вывод о том, что в прошлом Земли, когда изменились геологические условия, некоторые виды вымерли. Так мы сказали бы сегодня. Но Ламарк видел это иначе. Он не верил, что Бог сначала создал виды, а затем дал им умереть, и из этой дилеммы сумел выйти, предположив, что виды изменились. Величие Бога как раз и проявилось в эволюции. Таким способом Он заботился о непрерывности жизни, Им созданной.

Моно забыл об этом, когда сделал следующее заключение: «Древний ковчег завета разбит; человек наконец-то знает, что он один в бесконечно чуждых ему пространствах Вселенной, где он появился совершенно случайно. Нигде нет записей не только о его участи, но и о его обязанности. Он сам должен сделать выбор между миром и тьмой».

Случай получил большое признание в эволюционной биологии, о чем неоднократно писал умерший в 2005 году в возрасте 100 лет Эрнст Майр. Чрезвычайно довольный всей ситуацией, он заявил однажды своим слушателям, что мы находимся в мире случайно, это все случай и не более того. Для Майра идея Дарвина об эволюционном происхождении и постоянной адаптации видов является окончательным освобождением естествознания от влияния Церкви, теперь наука без всякого акта творения может объяснить, как жизнь возникла и как она развивается. Однако если мы, как утверждают Майр и Моно, обязаны своим существованием простому случаю, то как мы можем его исследовать? Уж во всяком случае не с помощью методов естествознания. Однако ученые активно обсуждают феномен нашего существования на Земле и уже одним этим говорят, что наша жизнь – гораздо больше чем случай. Это – удовольствие.

Естественные науки никак не связаны с общим образованием

Незадолго до конца XX века специалист по английскому языку и литературе Дитрих Шванитц искренне писал о том, что он понимает под «образованием» и в одноименной книге с большой стилистической ловкостью пытался представить свои знания как норму. То, о чем он пишет, нередко кажется умным и смешным, но в процессе работы над текстом автор, видимо, заметил, что в его знаниях есть как минимум один явный пробел, и он действительно знает не «все, что необходимо знать», как хвастливо заявляет подзаголовок книги. В своей беде Шванитц прибег к помощи трюка, известного в среде политиков, определяющих слово «вперед» как «направление», которое они со своей партией только что наметили. Шванитц так объясняет содержание образования:

Естественнонаучные знания преподают в школе; они хотя и позволяют что-то понять о природе, но не дают никакого представления о культуре… [Однако] каким бы прискорбным это ни могло показаться, хотя и естественнонаучные знания скрывать нельзя, но к образованию они никакого отношения не имеют.

Радость исследования

Непосвященным, не входящим в научное сообщество (scientific community), трудно себе представить, что достижение или воспроизведения естественнонаучных результатов может доставлять настоящее наслаждение. Достаточно заглянуть в биографии исследователей, чтобы понять, о чем идет речь. Например, Макс Дельбрюк, пионер молекулярной биологии, награжденный в 1969 году Нобелевской премией в области медицины, недвусмысленно подчеркивал «радость мышления», которую он испытывал, пытаясь решить загадки природы. Виктор Вайскопф, один из самых продуктивных физиков XX века, в течение длительного времени возглавлявший CERN, отметил в автобиографии «Моя жизнь», что для него огромным удовольствием было знать «Моцарта и квантовую механику», причем акцент был сделан на последней. А Эйнштейн часто давал понять, что у него есть привилегия предаваться чистому размышлению о научных взаимосвязях и испытывать при этом истинное счастье, так как он точно чувствовал, что может выведать у природы некоторые ее тайны.